Научный взгляд на гипнотерапию

История гипноза и гипнотерапии от открытия сомнамбулизма до научного подхода «русской физиологической школы».

К ЧИТАТЕЛЮ

Явление послушания, чем по существу является гипноз, известно на протяжении всей человеческой истории. Всякая речь, способная воодушевить и направить, не является информацией. Наш разум, то есть «рацио» (лат. ratio — «разум», «приём», «метод»), которому одному дано обрабатывать информацию (данные и сведения),  вообще не участвует в процедуре послушания. Гипноз «отключает» в нас рациональное начало, поэтому человек, вдохновленный на действие, будь то воин, спортсмен, пациент, писатель или член партии, не в состоянии критически оценивать наставление. Это явление в науке получило название «суггестивность» (англ. suggestive - намёк, внушение). Природа суггестивности, если брать период после жрецов Древнего Египта, Индии, Тибета; после   врачевателей Востока и Древней Греции, описывалась в Европе как «животный магнетизм» (XVIII век, Антон Франц Месмер) и как «сон на яву» (1843 год, Джеймс Брэйд). Последнее название, то есть «гипно́з» (др.-греч. ὕπνος — сон), прижилось, и теперь мы этим термином называем широкую гамму временных состояний человека от простой сосредоточенности до экзальтации или беспамятства. Человек, который чихает или погружен в чтение книги – тоже пребывает в состоянии гипноза. Всегда, когда разум и логика нам не нужны, мы испытываем ту или иную форму гипнотического погружения – это все, что надо знать о гипнозе.

Другое дело – искусство гипнотизера. Человек, владеющий приемами и техниками суггестивного воздействия, способен использовать природную гипнабельность своего подопечного для повышения его эффективности практически в чем угодно. Это ставит гипнотизера в один ряд с колдунами и магами, хотя магии здесь не больше, чем в профессии инженера-мостостроителя или токаря-лекальщика. Способность словами избавить человека от физического недуга или поднять в нем боевой дух – это обычная совокупность знаний, навыков и умений, какая отличает любого узкого специалиста.

Безусловно, КПД суггестивного вмешательства по сравнению (если взять, например, медицину) с медикаментозным – это ториевый двигатель рядом паровозной топкой. Эксперименты с поддерживающим режимом во время интенсивного лечения рака доказали, что гипнотерапия обладает перед таблетками подавляющим преимуществом, но только в том случае, если искусство применять лекарство и искусство внушать состояния находятся на одном уровне.

Гипнотизер может соперничать с терапевтом, даже если  последнего пять лет учили в институте и еще два в ординатуре, а гипнотизер своему искусству обучался «понемногу, чего-нибудь и как-нибудь». Не случайно, гипнотерапия буквально воспета в медицинской науке как великое средство оздоровительного воздействия. И тем не менее, в России гипноз практически не применяется в медицинской практике. Здесь врачи нередко смотрят на своих «гипно-коллег» как на шарлатанов, не понимая, как можно доверять человеку, который для лечения людей использует те же приемы, что и цыганки?

Вывод: «учиться, учиться и учиться», как говорил В.И.Ленин. И гипнотизерам, и маловерам. Тем более, что русская школа гипноза - не пустой звук. В 1880 году, когда невропатолог Ж.М.Шарко взошел на трибуну Академии Наук в Париже, чтобы прочесть свой знаменитый доклад «О различных нервных состояниях, определяемых гипнотизированием и истерикой» (принято считать, что это выступление положило начало научному признанию гипноза), в Одесской городской больнице уже год как завершились аналогичные гипнотические опыты Осипа Осиповича Мочутковского и Бориса Абрамовича Окса. Раньше чем Жан Мартен Шарко, Альфред Бине или Шарль Рише они описали аналогичные эффекты в гипнотическом лечении пациенток, больных истерией с ошибками восприятия, раздвоением личности и т.д.  Это не умаляет достоинств французских школ, среди которых особенно выделялись две: парижская, Жана Шарко (шоковые методы наведения транса) и нансийская, Ипполита Бернгейма («Уберите воображение пациента и авторитет гипнотизёра, и у вас ничего не получится»), но указывает аналогичные процессы в России.

Ведь Россия, будучи родиной научной психотерапии, дала миру не только физиологическую теорию основных методов психотерапии, но и целый ряд русских школ словесного воздействия. В Казани опыты по гипнотизации проводил доктор Иван Васильевич Годнев, в Москве – психиатры Ардалион Ардалионович Токарский (сопоставил простой рефлекс и внушенный) и Григорий Иванович Россолимо. В Саратове блистал Петр Павлович Подъяпольский. В Харькове -  Василий Яковлевич  Данилевский (исследовал гипнотической воздействие с точки зрения эволюционной теории). В Петербурге – Станислав Никодимович Данилло. Взрыв интереса к гипнозу в Европе, предопределил корпус научных работ из России, хотя принято считать, что «ворота были открыты» (по словам Жане) после известного выступления Шарко. Благодаря прочному фундаменту местных физиологических школ, исследования в области гипнологии у российских исследователей заходили значительно дальше, чем где-либо мире. Тот же В.Я.Данилевский в 1889 году докладывал на Международном конгрессе по физиологической психологии о биологическом механизме гипноза, предъявляя результаты гипнотизирования… животных! Причем самых разных — от раков и омаров до птиц и кроликов.

А.М.Вейценхоффер, один из авторов диссоциативной теории гипноза, считает, что «к 1900 году, а по сути, и еще раньше все основные данные о гипнозе уже были получены. Ничего нового с тех пор не прибавилось, и большая часть исследований, проведенных после 1900 года (и в особенности после 1920 года), характеризуется скорее переоткрыванием уже известного, нежели собственно открытиями» (Weitzenhoffer, 1953). Мнение американского ученого адресуется к периоду до конца 20-х — начала 30-х гг. XX века, когда развитие мировой гипнологии проходило под эгидой русских школ: Владимира Михайловича Бехтерева (включая его учеников и сотрудников: А.Ф. Лазурский, В.Н. Мясищев, и др.) и Ивана Петровича Павлова (включая его учеников и сотрудников: Б.Н. Бирман, Н.В. Иванов, К.И. Платонов и др.). Это были две научных машины, которые не переоткрывали, а переозначивали уже известные знания, впервые организуя их в фундаментальную науку. При этом обоим школам необходимо было дополнять недостающие детали строящегося ковчега собственными открытиями, носившими более углубленный характер, и потому менее понятными широкой публике, но от этого не менее значимыми. Методологию исследования влияния внушенных эмоций на физиологические показатели создал А. Ф. Лазурский. Объективно регистрируемые изменения со стороны пульса и дыхания от словесного влияния на болевую чувствительность  получили В. М. Бехтерев и В. М. Марбут. Н. Е Введенский открыл и объяснил явление внушенной цветовой слепоты (дальтонизма). В. Н. Финне первым исследовал внушенное повешение уровня глюкозу в крови (ги́пергликеми́ю), а  В. Ф. Зеленин, Ю. В. Каннабих и П. Н. Степанов – изменение температуры тела. А. И. Картамышев, А. Г. Хованская и И. А. Скульскнй исследовали образование спазм под влиянием внушенных отрицательных эмоций, а М. Невский. Ю. Н. Архангельский – связь волнения и тревоги с изменением числа лейкоцитов в крови. К. И. Платонов, А. К. Трошин, М. О. Пайкин, М. И. Кабальчук исследовали зависимость качества и количества слюны от словесного внушения.

Среди огромного количества опытов и экспериментов, переводивших «фокусы» средневековых магов на язык науки выделалась концепция психоневрологии В.М. Бехтерева, базировавшаяся на его идеях мультидисциплинарного подхода в изучении нервно-психической сферы человека. Будучи одной из центральных парадигм современной медицины, эта концепция предопределила признание гипноза в медицинском мире. Наиболее заметную роль здесь сыграл Владимир Николаевич Мясищев. Наследуя традициям школы Б.М.Бехтерава, он на основе анализа клинических особенностей неврозов и системных невротических расстройств раскрыл роль словесного воздействия, после чего гипноз получил возможность рассматриваться на академическом уровне как неотъемлемая часть лечебной практики.

Еще больший вклад в развитие гипнологии принадлежит Константину Ивановичу Платонову, последователю конкурирующего - анатомно-физиологического подхода, свойственного школе И.П.Павлова, который, как известно,  первым раскрыл физиологическую сущность гипноза и внушения, представив эти явления как торможение, разлитое по всей коре головного мозга вследствие его утомления или истощения какого-либо участка коры. Отгородившись от эмпирики, которая часто скрыта в анализе неосознаваемой психической деятельности человека, К.И.Платонов стал первым, кто  исследовал гипноз как чисто нейрофизическое явление (исследовал суггестивное влияние на тонус желудка и резервы скелетной мускулатуры). Открывшаяся картина до сих пор остается вершиной научной мысли в этом направлении.

Подводя итоги развития мировой гипнологии в последней четверти 19 века – первой четверти 20 века нельзя не заметить мощного влияния представлений о природе болезни С. П. Боткина, И. М. Сеченова и И. П. Павлова, которые сокрушили господствовавшие в европейской медицине мистические и идеалистические концепции. Взгляд на болезнь как на реакцию организма на вредоносное воздействие извне, стал фундаментом современной медицинской науки. При этом гипноз как бесконтактный способ лечебного воздействия извне был вмонтирован в инструментарий физиотерапии, потому что представления о внешнем воздействии на организм патогенных раздражителей включали и бесконтактный вариант.

В Европе трансформация взгляда на этнологию и патогенез многих заболеваний проходила сложно, так как новые данные ломали традиционные представления, согласно которым причина заболеваний могла быть только в тех патологических агентах, которые непосредственно повреждают клетки, ткани или органы. Именно эта установка долгое время не позволяла европейской науке подойти к гипнозу (к феномену внешнего воздействия на физиологию), так как это сделал И.П.Павлов, открывший его физиологическую природу. Одним из следствий этого конфликта стало состояние сегодняшней теории гипноза, которое принципиально ничем не отличается от той картины, которая представала перед глазами советских исследователей 30-х годов.

Застой в сфере «науки о невидимом» связан с периодом формирования на Западе международных медицинских организаций, стандарты которых в силу различия политических систем СССР и остального мира не соответствовали парадигме «русской физиологической школы». По этой причине гипноз в европейской и американской медицине перестал рассматриваться как научно обоснованное средство лечебного воздействия. Начались  многочисленные эксперименты и опыты, проводимые под эгидой различных медицинских организаций в различных европейских странах. Они как раз и переоткрывали описанные «русскими» явления.

Акт преодоления банального невежества, каким было запоздалое признание гипнотерапии в ряду традиционных видов лечебной помощи (например, американская ассоциация медиков официально признала гипнотерапию в 1958 году)  невольно подтвердил незыблемость основ «русской школы». Правда, мир, который предстал вызволенному из темницы учению, оказался не слишком приветлив. Старые исследовательские школы в России к этому времени были во многом утрачены, а европейская наука, по сути, продолжала топтаться на площадке, созданной когда-то французскими гипнологами. Лишь иногда этой сумрачный пейзаж озаряли редкие кометы публичных экспериментов исследователей-одиночек, да далекое сияние закрытых русских лабораторий, где, как оказалось, гипнология теплилась как научно-прикладная дисциплина, обслуживающая военно-космические программы Советского Союза.

Что такое гипноз и транс?

Сверхзадача. Перепрограммирование подсознания.

Фридрих Антон Месмер: исцеление через нервный кризис

Месмер (нем. Friedrich Anton Mesmer), наряду с Сен-Жерменом и Калиостро, составляет легенду о мессирах XVIII столетия, посвятивших в оккультные науки наиболее продвинутую часть деятелей Европы. В частности, швабский еврей Ф.А.Месмер, член Братств «Fratres Lucis» и «Лукшура» («Луксора»), оставил после себя антинаучное учение «месмеризм». Оно основывается на явлении «животного магнетизма» (считается, что этот термин ввел сам Месмер), с  помощью которого можно  изменять  состояние организма, излечивать  болезни и облегчать раны.

Судя по всему, Месмер находился на позиции традиционного понимания природы любого заболевания. С древних времен считалось, что все болезни возникают вследствие внедрения в организм вредного начала, а исцеление наступает после того, как оно будет выделено из организма, то есть вследствие кризиса. В соответствии с этим в древней медицине особо ценились лекарства, направленные на усиление выделительных функций — рвотные, слабительные, мочегонные, желчегонные, чихательные. «Животный магнетизм» тоже был направлен на достижение этого перелома. Третий закон натуртерапии гласил: всякое исцеление человека осуществляется посредством кризисов и Месмер верил, что «всякая нервно обусловленная болезнь должна быть доведена до высшей точки своего развития, чтобы тело могло освободиться от симптомов» (Mesmer, 1781). Будучи одаренным гипнотизером, Месмер внушил пациентам образы, соответствовавшие его представления о физических процессах (во всяком случае, так считали  Антуан Лавуазье и Бенджамин Франклин, которые исследовали месмерические феномены и пришли к заключению, что их причиной является «чрезмерно возбуждённое воображение пациента»). Он исходил из того, что в человеке существуют «нервные токи», которые  зависят от прилива и отлива «мирового флюида» (кстати, мысль о воздействии небесных светил на «приливы» и «отливы» в человеческом теле впервые высказал Ричард Мид,  личный врач Георга II). Стремясь оживить нервы больного человека, чтобы вызвать кризис, Месмер додумался усиливать его «нервные токи» за счет «нервных токов» врача, что и демонстрировал публично. Феномен невидимого влияния здорового организма на больной он назвал «животным магнетизмом» (Mesmer, 1781).

Вот как мессир сам описывает типичную демонстрацию «животного магнетизма», которую он устраивал для своих непримиримых оппонентов из числа представителей официальной науки.

«Я отошёл от больной на некоторое расстояние, и попросил господина Ингенхауса подойти к больной и дотронуться до неё, что он и сделал. Никакой реакции лежащей без сознания больной не последовало. Затем я попросил его подойти ко мне, взял его за руки, передав тем самым господину Ингенхаусу магнетическую силу, и попросил его снова подойти к больной, и ещё раз дотронуться до неё. Сам же я остался стоять на том же месте в отдалении от больной. Когда господину Ингенхаус дотронулся до больной, то она судорожно дёрнулась. В удивлении господин Ингенхаус снова и снова дотрагивался кончиком своего пальца до разных мест тела больной, и каждый раз происходило судорожное подёргивание тех мест тела, к которым он прикасался. Через некоторое время господин Ингенхаус сказал, что он убежден.

Но я предложил ему провести второй опыт. Мы удалились от больной на значительное расстоянии, и видеть она нас не могла, тем более что она была без сознания. Я предложил господину Ингенхаусу выбрать одну фарфоровую чашку из шести одинаковых. Когда одна чашка была избранна, я касанием своей руки сообщил ей заряд магнетической силы, и попросил господина Ингенхауса взять по очереди каждую из шести чашек, подойти к пациентке и прикоснуться этой чашкой к её руке. Когда очередь дошла до чашки, которой я касался, то рука пациентки спазматически дёрнулась, в то время как с другими чашками отсутствовало какое-либо движение. Ингенхаус повторил два раза этот опыт с шестью чашками, и каждый раз результат был прежним.

Когда все чашки были поставлены в исходную позицию, я взял господина Ингенхауса за одну руку, и предложил ему дотронуться его другой рукой до одной из шести чашек, что было и сделано. Затем был повторен предыдущий опыт. Результаты были такими же.

Теперь господин Ингенхаус своими глазами убедился в передаваемости магнетического флюида. Я предложил третий опыт, показывающий влияние магнетического флюида на расстоянии и его приникающие свойства. С этой целью стоя на расстоянии восьми шагов, я протянул пальцы моей руки в сторону лежащей больной, после чего её тело начало трястись в судорожных движениях, которые были так сильны, что она чуть ли не падала с кровати. Я отошёл ещё дальше, поставил между мною и больной господина Ингенхауса, и повторил опыт - результаты были прежними. Эти эксперименты были повторены столько раз, сколько желал господина Ингенхаус, после чего я спросил его, удовлетворён ли он, убедился ли он в чудесных свойствах животного магнетизма, о которых я ему писал в письмах? На что Ингенхаус снова попросил меня повторить все показанные опыты, что я и сделал, после чего он сокрушенно объявил о том, что он совершенно и полностью убёждён, и в то же самое время он попросил меня именем нашей дружбы не раскрывать секреты животного магнетизма широкой публике, чтобы не произошло непонимания и умаления из-за неверия большинства простых людей. Мы расстались. Я продолжил лечение больной, что в тот же день увенчалось успехом - больная пришла в чувство и избавилась от болевых припадков.

Через два дня после этого случая я с удивлением узнаю, что господин Ингенхаус публично утверждает ровно противоположное тому, что он говорил мне в глаза. Он оболгал все опыты, свидетелем которых являлся, и продолжал утверждать свои старые заблуждения, что животный магнетизм усиливается и передаётся с помощью магнитов. Кроме того, этот господин откровенно клеветал на меня, говоря что он обнаружил у меня некое количество спрятанных магнитов, с помощью которых я производил опыты по животному магнетизму, и что он вскрыл весь этот смешной обман, который я якобы делал. Признаться честно, я сначала не поверил этим слухам. Но когда я сам убедился, что господин Ингенхаус вместе с господином иезуитом Хеллем Патером распространяли в печати лживые пасквили, касающиеся меня и моего открытия, то у меня не было более оснований думать о невиновности».

Сейчас «животный гипнотизм» Месмера считается старым названием гипноза, но с этим можно согласиться только в том случае, если считать, что центральный термин «месмеризма» был использован в качестве метафоры. Во всяком случае, сам Месмер был бы удивлен, если бы узнал, что его учение о связи планет и водоемов планеты,  включая биологические организмы (человек, как известно, на 80 процентов состоит из воды), сведено к явлению «сна наяву». Космизм «человека Месмера» состоял в том, что жизнедеятельность человеческой плоти провозглашалась составной частью универсального круга явлений, которые врачеватель был обязан учитывать. Эта точка зрения на человеческое здоровье с каждым годом становится актуальнее. Вот, например, что писал в XVIII веке доктор медицинских наук Франц Месмер об отсутствии аппетита: «Нередко организм прозорливее врача, он сам себе назначает лечение, например голодом, которое дает результаты там, где нужно раньше израсходовать испорченные ткани, выделить вредные продукты обмена, потом обновить ткань, реставрировать органы. Одним словом, отсутствие аппетита, подобно лихорадке, может не быть симптомом болезни, а является признаком реакции организма против болезни» (Mesmer, 1781).

Что такое гипнабельность?

Отличие гипноза от иных "состояний""состояний"

Арман Пюисегюр: открытие сомнамбулизма

История открытия одного из ключевых состояний гипноза  - сомнамбулизма (ряд сложных двигательных действий, совершаемых во сне) представляет собой пример исследовательской работы. Сомнамбулизм – это неправильное функционирование когнитивной блокировки моторики спящего тела. С человеком происходит подобие сна наяву. Лунатик может вставать с кровати, ходить, лазать, балансировать на крошечной опоре, но не осознавать происходящего и не помнить эти события после пробуждения. Расстройство принадлежит к группе парасомний. По некоторым данным, феномен наблюдается у 15% людей, причем чаще всего у детей с 4 до 8 лет. С возрастом симптомы ослабевают и исчезают, а само состояние чаще всего не требует лечения.

Как и все остальные ипостаси гипноза сомнамбулизм был известен всегда - первые письменные упоминания о нем относятся ко временам Гиппократа. В России это явление известно как лунатизм или снохождение, но в научный обиход его ввел французский аристократ  Арман Пюисегюр. Он открыл состояние внушенного сомнамбулизма, первым стал применять прямые внушения и первым описал эффект постгипнотического внушения. Кроме того, Пюйсегюр изменил представления о магнетизме о флюиде Месмера, и задал модель анимизма, т.е. воздействия на психику.

Вот как описывает это открытие ….  «4 мая 1784 года пациентом  «магнетизатора» Пюисегюра оказался 23-летний местный пастух Виктор Расе, предки которого из поколения в поколение служили в поместье Пюисегюров. В течение четырех дней этот крестьянин метался в кровати – у него было воспаление легких. Прослышав о чудодейственном лечении Пюисегюра, он через свою сестру обратился к нему за помощью.

В отличие от других пациентов магнетизирование Виктора произошло неожиданно быстро и не по правилам, известным Пюисегюру. И это в первый момент его обескуражило. Дело в том, что способы и приемы магнетизации с незапамятных времен не отличались разнообразием. Это были прикосновения (наложение рук на больное место или голову), поглаживания или пассы. До использования в практике словесного внушения было еще очень далеко.

Проделав порцию пассов, Пюисегюр, как тогда было принято у магнетизаторов, ждал появления криза. Но, увы, не криз привычный наступил, а произошло нечто другое: стоявший столбом Виктор с ходу впал в состояние, напоминающее по внешней картине сон. Однако это был очень странный сон. Глаза Виктора глубоко закатились, лицо окаменело, а тело приобрело восковую гибкость. Оно настолько сильно прогнулось назад, что другой давно бы упал. Опасаясь, что пациент, не приведи господи, ушибется, Пюисегюр поспешил придать телу вертикальное положение. Это ему удалось, хотя потребовалось приложить немалые усилия. И не потому, что Виктор сопротивлялся, просто мышцы его отчего-то одеревенели. Когда же Пюисегюр вернул тело в исходное положение, оно снова застыло, как скульптура.

Едва успев отдышаться от этого сюрприза, Пюисегюр решил полюбопытствовать. Он поочередно изменял позицию руки, предплечья, кисти, пальцев. Удивительно, они без видимого напряжения удерживались в самых причудливых положениях. «Хорошенькое начало, — пронеслось в голове у Пюисегюра. — Ни о чем подобном мне до сих пор слышать не приходилось».

Не понимая, что происходит с пациентом, маркиз не на шутку встревожился. «Лучше всего прекратить лечение», — решил он. Но как это сделать, он не знал. Сначала попробовал трясти застывшую «скульптуру». Но тщетно. Виктор никак не реагировал. Вспомнив, что в чувство приводят уколами иглы, маркиз решил попробовать. Иголки под рукой не оказалось, пришлось идти в дальнюю комнату. Вернувшись, он застал «скульптуру» в том же положении. Единственной новостью была муха, удобно расположившаяся на щеке чудесным образом одеревеневшего Виктора. Сначала осторожно, затем все сильнее и сильнее Пюисегюр колол пастуха иголкой, но он оставался бесчувственным. «Что делать?» — лихорадочно думал Пюисегюр. Из стоявшего рядом комода он достал нюхательные капли с резким запахом. Но и это обычно эффективное при обморочных состояниях средство не вывело пациента из пугающего оцепенения. Не мог же маркиз тогда знать, что нечувствительность является атрибутом состояния, в которое впал его пациент?

Зычным голосом военного, как принято на плацу, он приказал «скульптуре»: «Встать!» Можно только вообразить, каково было изумление маркиза, когда застывшее изваяние резко поднялось, будто все это время только и ожидало команды. Почувствовав уверенность, Пюисегюр отдал следующее распоряжение: «Марш!» Виктор пошел, послушный воле отдавшего приказ. Вид уверенно передвигавшегося пастуха был таков, будто он вовсе и не спит, а, прищурив глаза, просто валяет дурака.

Неожиданно для себя Пюисегюр с ним заговорил, и — о, чудо! — парень ответил, да так внятно и складно, как никогда доселе не говорил. Да, тут было чему удивиться… В обычной жизни Виктор был скован, заикался и говорил на местном диалекте, а тут непринужденно заговорил длинными фразами с правильно согласованными падежами на хорошем французском языке. Вот оно революционное открытие Пюисегюра: подчиняемость и словесная связь с загипнотизированным лицом, так называемый раппорт.

Дальнейшее преображение пастуха произошло стремительно и было неслыханным. Когда маркиз приказал Виктору сесть, тот вальяжно развалился в кресле. Пюисегюр говорил, что «меланхолического вида простолюдин с холодным выражением лица и застывшим взглядом держался с большим достоинством». Раб, вдруг ставший господином, церемонно положил ногу на ногу, как делает важный джентльмен, и заговорил нравоучительным тоном. Мало того, он явно не по чину то и дело подчеркивал свое превосходство. При этом манеры его были изысканными, а лицо стало таким оживленным, что глаза не казались закрытыми. Происходящее настолько потрясло маркиза, что в первый момент он потерял дар речи. Спустя время, вспоминая этот эпизод, Пюисегюр запишет в своем дневнике: «Разница между состояниями провоцированного сомнамбулизма и бодрствования столь разительна, что приходится думать о двух способах существования. Это походит на то, как если бы в сомнамбулизме и бодрствовании находились два совершенно разных человека» (Puysegur, 1813).

Дальнейшие эксперименты показали, что наблюдения Пюисегюра точны: в искусственно вызванном сомнамбулизме возникают внутренняя и внешняя раскованность, беспечность и невозмутимость; умственные и физические возможности в сравнении с нормой заметно повышаются. Кроме того, подавляются голод и боль, увеличивается способность переносить физические и эмоциональные нагрузки, порог утомляемости повышается далеко за мыслимые пределы (Шойфет, 2003, с. 311) и т. д.

Неизвестно, то ли от немалого удивления, то ли от безысходности (ничем другим причину последовавшей команды объяснить нельзя) Пюисегюр вдруг приказывает Виктору открыть глаза. Ждать пришлось едва ли больше минуты. Как только глаза открылись, «сон» тут же испарился, и пастух предстал на редкость умиротворенным. Маркиз с плохо скрываемым страхом заглядывал в глаза Виктора, боясь там увидеть бездну, свободную от разума. Однако волнения Пюисегюра были излишними, разум у находящегося в искусственно вызванном сомнамбулизме всегда сохранен, внушение лишь меняет восприятие.

Прошло одно мгновение, другое, и вот пастух встрепенулся и, сбрасывая остатки оцепенения, с удивлением огляделся, как будто видел все в первый раз. Окончательно придя в себя, он как-то по-детски съежился. Куда только подевались респектабельность и уверенность недавнего господина.»

Гипнотическая амнезия была известна еще до опытов Пюисегюра. О ней сообщили 31 июля 1784 году историк медицины и судебно-медицинский эксперт Р. А. Махон (1752–1801) и через три-четыре года A. Л. Жюссьё, автор второго доклада о месмеровском магнетическом флюиде. Открытие искусственно вызванного сомнамбулизма обнаружило еще и тесную связь между памятью и сознанием. Дальнейшие опыты с пастухом показали, что утраченные события, которые не удается восстановить в состоянии бодрствования, легко вызываются из памяти в провоцированном сомнамбулизме.

Научная база по гипнозу и гипнотерапии

● Различные определения гипноза. Обзор научных статей о применениях гипноза в психологии, медицине, исследованиях.
● Научные статьи и исследования о лечении рака с помощью гипнотерапии.
● Обзор по феномену гипноанестезии: применение гипноза вместо наркоза, хирургические операции под гипнозом.
● Доказательная база гипнотерапии. Перевод статьи из Википедии.
● Две серии роликов по истории гипноза и гипнотерапии.
● Как отличить реальный гипноз от показного?
● Нейрофизиология гипноза. Научные исследования по гипнозу
● Как дурачат народ на курсах по гипнозу.

❂ Группа ВК «Лечение страхов и фобий. Обучение гипнозу»
❂ Группа FB «Психосоматика. Лечение страхов и фобий гипнозом»

Оценка статьи:

(7 оценок, среднее: 5,00 из 5)

Загрузка...

Поделиться с друзьями: